Приговоренный - Страница 37

— Спасибо. Значит, полагаешь, что в Москве и Питере объявятся?

— Ну, могут в принципе где угодно объявиться. Но если они от тебя с хорошим товаром ушли, то вряд ли в Урюпинск покатят.

— Поднимешь своих знакомых, само собой, в порядке чисто дружеских услуг. Передашь им фотомордочки на троих. Если будет четвертый, пусть берут и не стесняются. А ты обеспечишь их быструю и четкую доставку в охотничий домик «Русского вепря». И чтоб ребята при этом были надежные, исполнительные и неболтливые. Особенно по части того, что при этих субчиках обнаружат.

— Обеспечим.

— Ну, вздрогнем за это, Валера!

Вздрогнули. Коньячок порадовал и подбодрил. Иванцову показалось, что не так уж все и хреново.

— Ты всех, кто от Черного остался, прибрал? — сменил тему прокурор.

— Всех, кого заказывал. Доказательств по 148-й мало, свидетелей с огнем не найдешь. Ты бы там объяснил при случае своим новым клиентам, чтобы они помогли показания организовать… В их же интересах. А вообще, Семеныч, я тебе так скажу, попросту: эта смена караула не очень удачная.

— В смысле?

— Прежний кадр был попроще. И четко свое место знал. А этот — слишком крутой. Я этих ребят повидал много, но такого — первый раз. Смотри, не забрал бы он нас под себя.

— Это твоя работа — присматривать, чтоб не борзел. Информация о нем должна быть полная. У тебя должно быть все, что знают ФСБ и РУОП. И самое главное — не забывай контролировать его выходы на соседнюю область. Такой ласковый теленок не одну мамку сосет. Если углядишь, что он с Грековым только для вида поругался, — сразу же ко мне. Обмозгуем, уточним и разберемся. Все отношения в его конторе — кто с кем дружит, кто кого зарезать готов — тоже на контроль.

— Ты, Семеныч, задачи ставить очень уж масштабные. У него система серьезная. Попрочнее, чем у Черного. В ядро информатор не пройдет — сто процентов. Курбаши своих так отфильтровал, что их ни справа, ни слева не уцепишь. А из краешков много не выскребешь. Тем более что эти краешки он обрубает беспощадно.

— У тебя в конторе он может иметь своего? Негласного, так сказать. Вычислить можешь? Можешь. А потом через него поиграй.

— Все можно сделать, Семеныч, но уж больно хлопотно. У Черного-то мы уже все проработали. А этот — темная лошадка. Вот, например, есть оперативка, что он какое-то производство разворачивает в Лутохине. То ли цех по производству сухого мороженого, то ли маслозавод…

— И что, твой информатор не может разобраться? Ты уж постеснялся бы, гражданин начальник.

— Разобраться-то можно… Только вот нужно ли?

— Знать, Валера, нужно все. Знания — сила. Когда все знаешь, то приятней разговаривать. Меньше неожиданностей. Выкладывай, что ты знаешь по Лутохину.

— Не больше тебя, честное слово, — начальник УВД улыбнулся, — потому что без твоей «лицензии» он бы там не осел.

— Что я знаю, то я знаю. Но хочу знать, какие у тебя сведения.

— Затеял он там ликеро-водочный завод. Может, там и молочную продукцию будут делать для вида, но главное направление — водка. На базе гидролизного этилового спирта из той самой области, где твой лучший друг после Гитлера товарищ Греков законность поддерживает. Попросту говоря, будут разбавлять спирт водичкой и разливать в бутылки с наклейками «Столичная», «Русская», «Распутин» и прочая, прочая, прочая. Может, и коньячок типа этого «Наполеона» забацают. Подкрасят жженым сахарком — на вид не отличишь. И вот еще мне что доложили, знаешь ли: будто бы тебе от этого полезного для народа производства кое-какую долю предложили…

— А тебя, стало быть, забыли? — прищурился Иванцов испытующе. — Вообще-то надо бы не забывать. Но не в этом дело. Боюсь я, что все это — крупненькая подставка, которую соседский Греков с нашим покойным Балыбиным затеяли. Может, конечно, и не они именно, но при их посредстве. У нас, как известно, Виктор Семенович, теперь полный плюрализм, и политических сил, в отличие от добрых старых времен, до хрена и больше. Так что смотри не заглотни крючок. Кстати, это дело с угоном «уазки» могло тоже каким-то боком сюда цепляться… Подумай на досуге. Иванцов мрачно почесал нос.

— Вот жизнь пошла, мать ее растуды!

— Бывает хуже, но реже, — усмехнулся полковник.

Часть вторая НА РОДНОМ ПЕПЕЛИЩЕ

ГОСТЬ В ДОМ — БОГ В ДОМ

«Дернул же черт на эти танцы пойти!» — думала Вера Авдеева, отворачиваясь в сторону от парня, которого им с Надеждой пришлось вести из Лутохина в Марфутки. Он едва переставлял ноги, обвиснув на локтях своих спутниц, издавал какие-то нечленораздельные звуки, готовые вот-вот перейти в рыгание, и так чадил перегаром, что у Веры к горлу ком подкатывал.

— Вот зараза, а? — вслух ворчала Надежда. Она по ходу танцев приняла граммов двести, но ступала вполне твердо. Если б не она, то Вера ни за что не удержала бы пьяного от падения. Впрочем, если б не Надежда, то она и не стала бы этого делать. Уж насчет этого мужика она была уверена на сто процентов: это не герой ее романа. — Ну и гад, ну и гад! «Мы сидоровские — нас не споишь!» Болтун! «Провожу, если что, девочки!» Во провожатый, а?!

— Он, по-моему, спит уже, — заметила Вера. — Положим его куда-нибудь на травку, пусть дрыхнет. Сейчас тепло, не простудится.

— Ага, положи. А он утром с похмелюги придет и начнет мозги заполаскивать. И пока не нальешь — не отстанет.

— Так что, ради этого тащить, что ли? Притащим, он все равно к тебе утром похмеляться придет.

— Ни фига! — захихикала Надежда. — Это ты зря,

Вера! Если я его до дома доведу, то он утром свою заначку примет. Потому что отсюда, от дороги, ему так и так в Марфутки идти придется, а до моего дома — ближе, чем до его. Он ленивый — ужас! Лишних полета шагов пройти за похмелкой — и то не может. Вот ко мне и попрет. Мне это как-то без радости. Я, конечно, пару бутылок держу на всякий пожарный, как энзе, но не для такой халявы, как этот. Это же вообще не мужик, а смех один. В том году, когда ты уехала, была гроза с ветром, и ветку тяжелую от дерева мне на крышу бросило, два листа шифера раскололо. Ну, я его попросила помочь, так он, зараза, условие поставил — два пузыря. Представляешь? Мне Сашка Лушин за одну бутылку весь огород трактором вспахал под картошку, а этот за то, чтоб два листа шифера заменить, — два пузыря! То-то от него уже три бабы сбежали. Пьет безбожно, и пить не умеет. После трех стаканов орет, выступает, пока по роже не дадут. А как получит, то плачет, воет, кричит, что больной, что пойдет утопится, удавится, еще чего-нибудь сделает с собой. Обязательно кто-нибудь пожалеет и еще нальет. Так и ходит, пока не укачается. Дома он под кровать всегда пол-литровую банку ставит. Проснулся, поправился — и как огурчик до обеда. Там триста принял, подремал — и до вечера. Ну, а вечером опять оторвется на всю катушку. И так все лето, а потом домой в Сидорово катит на зиму. Такое чувырло — все ржут.