Приговоренный - Страница 63

Размышления Веры прервались с появлением какой-то толстой гражданки неопределенного, но скорее всего предпенсионного возраста, в синем халате уборщицкого образца.

— О, а вот и тетя Маша! — воскликнул Курбаши. — Готово?

— Так точно, — ответила тетка. — Нехай идут…

— Я не прощаюсь, — сказал Курбаши Вере и Наде, — встретимся за обедом.

Тетя Маша сделала приглашающий жест, и марфуткинские дамы последовали за ней.

— Теть Маш, — спросила Надежда по-свойски, — ты тоже в КГБ работаешь?

— Я тут прибираюсь и стираю, — уклончиво ответила тетя Маша. — А чего и как тут — у начальника спрашивайте.

— У подполковника?

— Ну у этого, который вас привез.

Они поднялись на второй этаж, прошли немного по коридору, и тетя Маша указала им на открытую дверь.

— Ух ты! — восхитилась Надежда, не рискуя наступить пыльной и облупленной босоножкой на пышный просторный ковер, покрывавший пол в комнате. Тут была и стенка, похоже, из натурального дерева, а не из фанерованной ДСП, и просторный кованый диван, и пара кресел, в которых можно было: покойно выспаться, и широкая кровать, и большой японский моноблок, и что-то вроде радиомузыкального центра…

Вера и Надя как по команде сняли обувку и лишь после этого вошли в отведенные апартаменты.

— Тапочки принесть? — спросила тетя Маша потеплевшим голосом. — Халатики тута висят, в стенке,

тапки вот прежние гостьи с собой унесли, на халяву.

— Стиранные халатики-то? — поморщилась Надежда.

— Чистенькие и свеженькие, не сомневайся, дочка. И полотенчики, и мыло, все в ажуре. Вот тут за дверкой — ванна, а тут — туалет. Далеко бегать не надо.

— Чур, я первая в ванну! — заорала Надежда и, забрав из отделения стенки розовый махровый халат, направилась мыться. Тетя Маша вышла, должно быть, за тапочками, а Вера осмотрела книжные полки и тумбу под моноблоком, в которой хранились диски, видео- и аудиокассеты.

Вере всегда казалось, что по содержанию видео- и библиотеки можно понять, с кем имеешь дело. Но, поглядев корешки книг и кассет, убедилась, что их подбирали для самых разных людей, которые тут останавливались или могли остановиться в будущем. Среди книг она увидела и трехтомник Пушкина, и пересказ какого-то австралийского телесериала, и мелкие книжонки «Библиотеки любовного романа», и булгаковский роман «Мастер и Маргарита», детективы и фантастику, Маяковского и Достоевского — короче, все в кучу. То же самое творилось и среди кассет. «Терминатор» и «Эммануэль», «Девчата» и «Белое солнце пустыни», Феллини и «Война и мир» Бондарчука. Даже «Чапаев» был. Аудиотека содержала и альбомы «Битлз», и «Машину времени», и русские народные песни, и какую-то неведомую Вере Иму Сумак…

Пока Надежда ополаскивалась, а Вера изучала содержимое полок, Клык подвергался перевязке. Ангелочки прикатили его в помещение, напоминавшее одновременно и приемный покой больницы, и операционную. Здесь с Клыка сняли штаны, уложили на какой-то топчан и начали изучать.

— Давно тебя тяпнули? — спросила Катя, размотав наложенные Верой бинты и рассматривая рану.

— А это важно? — прищурился Клык.

— Важно. — Мордочки у обеих сестер посерьезнели.

— Двое суток тому назад.

— Надо же! — удивилась Настя. — А не врешь?

— Да, — покачала головой Катя, — что-то не похоже. По-моему, ты уже недельку отлежал. И красноты почти нет, и затягивается все хорошо. Даже выходное. Ты уж не стесняйся, скажи правду. Мы девушки понимающие.

— Да чего мне стесняться? — удивился Клык. — Я ж знаю, у кого нахожусь. Мы с Курбаши семь лет назад вместе срок мотали.

— Понятненько. То-то ты такой расписной. «Клен» ты наш опавший… — хихикнула Катя, имея в виду — надпись на руке Клыка. — Кто тебе такую кралечку на пузе выколол?

«Кралечка» с распущенными волосами и массивным бюстом появилась у Клыка на животе во время второй ходки, а наколол ее Филя Жбан, штатный кольщик отряда. Его имя девушкам ничего бы не сказало.

— Художник, — ответил он, — мастер спирта.

В этот самый момент рукав Настиного халатика чуть поднялся вверх, и Клык, в свою очередь, увидел нее на руке змейку, высунувшую язычок над чашей.

— У-у, — заметил Клык, — похоже, в одном университете обучались…

— Двести двадцать четвертая-прим, часть первая, — улыбнулась Настя. — За «морфушу». А у Катеньки — она у нас, между прочим, полный курс мединститута прошла и даже диплом получила — сто шестнадцать, часть третья.

— Хорошо, что я мужик, — философски заметил Клык, — мне криминальный аборт не угрожает. Чего ж ты так неаккуратно?

— Подруга упросила, — проворчала Катя. — Доходила до пяти месяцев, а потом раздумала… Кровища пошла, а я придержать не сумела. Умерла, дура. Пять лет за это варежки шила.

— Выходит, ты мокрушница у нас? Ай-яй-яй! И как это Курбаши таким людям доверяет дело спасения жизней? Не понимаю! — Клык скорчил казенную рожу.

— Ничего, как-то не жалуется. После того, как у него друга в больнице добили, он всех, кого покусают более-менее легко, сюда кладет. У нас тут есть чем полечить… — Настя многозначительно прищурилась, уперев ладонь в хорошо обрисованное халатом пышное бедро.

— Да, — согласился Клык, преувеличенно громко шмыгнув носом, — есть над чем подумать, когда стоять научусь.

— Давай-давай, учись поскорее. А покамест мы тебя слегка оботрем. Купать не станем, а то еще размочим рану.

Клык не без удовольствия подвергся этой процедуре. Как-никак Вера просто стерла с него верхний слой грязи, налипший после болота, а та грязь, что въелась в кожу еще в тюрьме, осталась. Теперь же ловкие и ласковые лапки этих кошечек теплой водой, мылом и резиновыми мочалками соскребали с Клыка прошлое. Очищали, так сказать. Лежать перед этими цыпами голышом было не стыдно, тем более что в смысле житейском они Клыку были без разницы. Клыка еще надо было подкормить, добавить ему силенок, чтоб красотки заинтересовали его по-настоящему. Тем не менее, когда Настя взялась приводить в порядок мужское оборудование, «товарищ Гладышев» заметил: