Приговоренный - Страница 137

137

Цезарь затянулся «Кентом» и спросил:

— А не жалко тебе его?

— Жалко — у пчелки. Если б ты не ко мне пришел, а к нему, он бы тоже не постеснялся. Он в 1956 году на своего родного начальника, который его в люди вывел и на хороший пост подсадил, докладную написал. Мол, так и так, участник репрессий времен культа личности, тайный последыш английского шпиона Берии. Время, конечно, было другое, исключать и сажать сразу, как в 1937-м, не стали. Руководство этого начальника вызвало, попросило объяснительную по — этапам, а мужик не выдержал, разнервничался и бабахнул себя из личного оружия. Вот Максимыч и сел на его место…

— Паскуды там у вас работали, — сказал Цезарь безапелляционно.

— Может быть, — согласился Михалыч, — только не паскудней нашего получились. Мы хоть красивыми баснями прикрывались, стыдобушку берегли, а вы внаглую…

— Это не мы такие, это жизнь такая, — кивнул Цезарь. — Теперь надо о другом думать. Начальство мне поручило вывезти Клыка и его девушку за рубеж. Вместе с компроматом. Поможешь?

— Что они у вас там делать будут?

— Жить. Нормально и спокойно. Чтобы вы с Иванцовым тоже спокойно и благополучно жили. Вы ж с Максимычем небось думали, что мы люди злые и нехорошие, только режем да убиваем. А мы, представь себе, лишних жертв не хотим. Зачем? Если Иванцов будет отдан под суд, посажен, а то и шлепнут, то пользы от этого никому не будет. И если, как вы с Максимычем планировали, хватил бы Иванцова во цвете лет инфаркт, какая от этого польза? Тоже никакой. Ну свалили бы на него чужие грехи, записали бы на него чужие деньги, долги и убытки, половина из которых состряпана исключительно для отмаза от полного налогообложения какого-то там приличного мальчика. Да зачем такие сложности? Пусть себе живет и работает товарищ Иванцов в родной области, только тихо, спокойно и без отсебятин разных. И тебе, дедуня, надо не мельтешиться, не лезть в игры для молодых мужчин, а знать свое дело глухо: кефир, клистир и теплый сортир. Глядишь, еще и до ста лет доживешь. Будешь почетным консультантом. А по нечетным — рыбку удить, как говорил товарищ чукча, когда его в почетные академики выдвинули. Иконку мы тихо и мирно реализуем, то есть тряханем гражданина фон Воронцоффа как следует. Вот видишь, какие мы простые… По рукам?

— Ладно, — сказал Михалыч, — по рукам так по рукам.

— Поехал я, — объявил Цезарь. — До скорого!

Когда неприметная «восьмерка» Цезаря выкатила за ворота, Михалыч снял телефонную трубку.

— Сережа? Здравствуй, дорогой. Михалыч говорит. Как там Соня поживает? Ну и ладно, приятно слышать. Ты скажи ей, чтоб она зашла сегодня к Олегу. Очень он по ней соскучился. Прямо жаждет чего-то ей сказать. Хе-хе! Наверно, наверно, о любви. Ну, привет семье.

Едва Михалыч опустил трубку, как телефон зазвонил. Глянув украдкой на часы, пенсионер отозвался:

— Алё! Слушаю. Здрасте, Анна Матвевна, здрас-те… Да нет, не пили ничего. Ну, по рюмашке, по чуть-чуть. Нет, Боже упаси! Нет, не врет. Загорали только вечером. Да успокойтесь, успокойтесь! И у меня побаливает. Что сделаешь, барахлят моторчики, старость не радость. Но врача-то вызовите, конечно, поберечься надо. Ладно, звоните, если что. Привет Максимычу…

ГОСТЬЯ-3

Скорая» уже неслась к даче Максимыча, голося сиреной, а в это время во двор небольшого особнячка, расположенного в тихом переулке между Бульварным и Садовым кольцом, вкатилась маленькая «Ока», за рулем которой восседала Соня. Та самая, которая лихо торговалась с покойным Найденовым и руководила исполнительницей Любой в «работе» по Грекову. Соня, одетая в легкий серый костюм делового покроя, вовсе не напоминала ту разбитную челночницу, которой выглядела во время «командировки».

Особнячок, некогда бывший частным домом, при Советской власти был превращен в собрание коммуналок, а ныне переоборудован в офис. Его отчистили, отреставрировали и оборудовали по-современному.

Охранники пропустили Соню без вопросов — знали в лицо. Она быстренько взбежала на второй этаж и, пройдя по коридору, оказалась у небольшой двери, которую открыла без стука и чуть ли не ногой.

Ее ждал плотно скроенный блондин в бордовом пиджаке, при белой рубашке и галстуке, в черных брюках и блестящих полуботинках.

— Привет! — порадовался он, встав из-за стола. — Отлично выглядишь!

— Стараемся, Олежек. — В меру подкрашенные губы Сони сложились в улыбку. — Говорят, по мне соскучились?

— Присаживайся. Коньячку?

— Да ну его к монаху! Жарко. У нас с Любашкой был запланирован выезд на природу, а вы кайф сломали. Минералочки плесни.

— С нашим удовольствием. Чего изволите: «Боржом», «Нарзан», «Vera»?

— «Боржом».

Соня осушила стакан, блаженно закатила глаза и сказала:

— Кайф! Теперь можно и послушать.

— Ты торопишься?

— Ну, вообще-то нет. Но если ты опять будешь в любви признаваться, то скажу «пока» сразу же. Так что давай сразу по делу.

— А один вопрос не по делу можно?

— Смотря какой. Могу и не ответить.

— Ладно, тогда лучше сначала по делу.

Он выложил на стол две фотографии.

— Это клиенты. Сегодня днем их вывезли из города на охраняемую дачку вот в этом поселке. — Олег достал карту и показал карандашом на скопление черных точек. — Двадцать километров от МКАД. Охрана: четыре парня с автоматами и три овчарки. Забор высотой два с половиной метра, бетонный, поверху колючка. Вот фото дома с четырех сторон…

— Хреновый расклад, — отметила Соня, разглядывая фото. — Окна тонированные, могут и бронестекла быть. Да и вообще просматриваются плохо. Вокруг деревьев много, а на ночь могут ставни закрыть.

137